Письма никому

на сей раз в "Учительской газете"

Литературные итоги-2019
Авторы «УГ» о важнейших книгах, именах и тенденциях года

«Учительская газета», №52 от 24 декабря 2019 года = http://ug.ru/archive/81903

​Под занавес года «Учительская газета» задала нескольким своим постоянным обозревателям, критикам, авторам рубрики «А вы читали?» четыре вопроса:

1. Чем запомнился вам литературный 2019 год? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими?
2. Какие книги показались вам наиболее значительными и почему?
3. Появились ли новые имена писателей, на которые стоит обратить внимание, и чем они значимы, на ваш взгляд?
4. Какие тенденции, события и имена вы бы отметили в литературе для школьников и подростков?

[Затесался средь отвечавших один библиофаг и сказал вот что:

(Понятно, что, поскольку читательская голова у библиофага <к сожалению> одна и впечатления за год тоже более-менее одни, от итогов к итогам он кое-что и повторял, но сие не страшно, повторение - мать укоренения в памяти)]

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН, заведующая отделом критики и библиографии журнала «Знамя»:

В моем читательском представлении 2019‑й совместил в себе трудносовмещаемые, кажется, черты года больших итогов и сильных многообещающих начал (таким образом, остерегаюсь глобальных размашистых выводов, но все-таки есть такое чувство, что не заявил ли он о себе как год рубежа больших культурных эпох, во всяком случае возьму себе это чувство на заметку и буду наблюдать). В целом литературный 2019‑й представляется мне мощным и плодотворным. Теперь вынужденно конспективно о важнейших итоговых и начальных, «инициирующих» книгах и текстах года. Трех тысяч знаков не хватит (и все равно не уложусь в них), но в другом месте выскажусь подробнее.

Важна появившаяся в начале года большая книга интервью Ольги Седаковой «Вещество человечности» (вышла в «Новом литературном обозрении»), многосторонне представляющая поэта как мыслителя.
«Полное собрание рецензий» Самуила Лурье (С.Гедройца) (СПб. : Симпозиум) позволяет увидеть работу автора в критике как целое и продумать ее принципы.

То ли вышла уже, то ли вот-вот выйдет в «Новом литературном обозрении» книга прозы погибшего двадцать лет назад петербуржца Василия Кондратьева (1967-1999). Книгу я еще не держала в руках, но давно знаю, что это один из важнейших авторов не только нашего поколения, но и всего позднего русского XX века. Наконец он получает возможность быть прочитанным и систематически, и большой аудиторией.

Практически целиком в этом году развернулась деятельность петербургского издательства Jaromír Hladík Press, созданного и руководимого Игорем Булатовским; я с большим интересом слежу за их работой и собираю все их книги. Они занимаются не только русской словесностью и мыслью (хорошо бы однажды сделать систематический обзор-анализ их изданий; потихоньку к этому подбираюсь). Из того, что имеет отношение к русским литературным и интеллектуальным процессам, я бы в первую очередь отметила книжечку эссе Александра Скидана «Сыр букв мел» об Аркадии Драгомощенко. По существу, это мини-монография (достойная быть отнесенной к книгам как итоговым, обобщающим, так в не меньшей степени и к инициирующим: новые направления культурного, исследовательского внимания). В ней автор представляет своего героя как поэта-мыслителя из тех редкостных, что «меняют сознание, сам способ мыслить», как мыслителя-практика, работающего с границами не только языка, но и мысли (в пределе - и с самим непредставимым), растягивающего границы возможного, может быть, границы человеческого вообще, своей поэтической практикой создававшего в русской культуре область особенной чувствительности и к собственным возможностям культуры, и к тому, что за ее пределами.

Разговор о поэтах-мыслителях сразу приводит на ум сборничек теоретика литературы, критика, поэта Евгении Вежлян «Ангел на Павелецкой» («Воймега»), представляющий поэтическую речь как разновидность мышления.

Среди новых имен прежде всего должен быть назван Богдан Агрис (издавший небольшой сборник «Дальний полустанок» (М. : Русский Гулливер). Перед нами, как Афина из головы Зевса, явился сильный, самостоятельный, зрелый поэт, развивающий одну из важнейших линий русской поэзии, представленной немногими авторами (среди наших современников прежде всего Олегом Юрьевым), - натурфилософскую, метафизическую, восходящую к Тютчеву и Мандельштаму.

Очень интересный текст написал Игорь Вишневецкий (должен выйти в декабрьском «Новом мире») - одновременно авторефлексивный и онтологический (но это персональная онтология), личный вариант «Божественной комедии»: «Видение», дантовскими терцинами описывающее метафизическое странствие по собственному универсуму автора.

Критик Валерия Пустовая предстала в этом году читателям как сильный эссеист, издав книгой «Оду радости» - текст на плавящемся пограничье жанров, в подзаголовке названный романом, по существу, аналитическую исповедь, аналитический плач (то, чего, казалось бы, не может быть) о любви и смерти.

Появились - по крайней мере, именно в этом году были мной прочитаны - несколько совсем молодых, двадцатилетних, интересных поэтов, из которых в первую очередь я бы назвала Евгению Юдину и Ростислава Ярцева. Их ровесница Елизавета Трофимова, ставшая моим (и не только моим) открытием в конце 2018 года, уже в этом декабре издала первую книгу («Улица Сердобольская», М.: Стеклограф).

Мне жаль отпускать 2019-й год, видеть, как он на глазах превращается из живого и дышащего – в воспоминаемый. Не потому, что в нём было что-то достигнуто, сделано, «успето» или «не успето» - такая это всё суета, чем дальше, тем отчётливее понимается суетность и мелкость всего этого (по крайней мере – в моём исполнении; в нём уж точно; притом настолько, что даже, грешным делом, раздражать уже начало, - слишком знаю, что это ничего не значит, сколько бы я ни понаделала – не значит ничего. Можно, конечно, нагрузить всё это значениями, это я очень даже умею, - да только это всё будет самообман, слишком знаю, как это делается, где нитки торчат). Не потому даже, что в нём было хорошо (предположим, - хотя да, было) или, допустим - что уже более сильный аргумент, - осмысленно (чем опять же дальше, тем упорнее чувствуется, что дело не в этом; «смысл» - просто любимая утешалка, обычно – самая действенная из всех, но не более того). Жалко просто потому, что он был, что его больше не будет – нигде, кроме как в той полноте прошлого, в которой он будет всегда. Жалко убывающей полноты предстоящего. Банально, но старость хороша ещё и тем, что банальностей уже не боишься. Это в молодости страх как хочется быть оригинальной.

Последний месяц года, специально, конечно, выдуманный для итогов (космизующего структурирования хаоса прошлого, выявления в нём структур, о которых в момент его проживания и не думалось) и заготавливания запасов будущего, накопления иллюзий о нём, их золотистого топлива, на котором долго ещё будем лететь. Такой большой ящик, в котором - складывай в обозримом порядке аккуратные упаковки пережитого и непережитого, заворачивай их в яркие упаковки. Простейший опыт внятного порядка.

И ежедневник на 2020-й обзавёлся первой записью. Аж на 31-е января. Будущее, непредставимое будущее года моего пятидесятипятилетия (давно ли пугало меня воображение о 2000-м, в котором, о ужас, мне будет тридцать пять, в котором просто не может быть жизни, к этому возрасту люди уже гаснут, становятся тусклыми и скучными, выгорают, кончаются...) - это будущее начало обретать будничную реальность. Становиться практической подручной задачей. Обрастать бытом. (Спасительно) рутинизироваться.

(В смысле – книги, в каком бы то ни было отношении важные, а не все подряд. Записывать всё подряд прочитанное я что-то никак не научусь, не соберусь ради этого, хотя каждый Божий новый год пример прекрасного Александра Чанцева с его читательскими списками восхищает и посрамляет меня одновременно. В принципе вещь очень полезная, позволяющая держать всю свою читательскую карту перед глазами сразу и даже, пожалуй, усматривать в ней закономерности.)

(Одни книжные итоги года – для одного журнала – я уже написала, для второго пишу, поневоле придётся повторяться, - а что-то где-то наверняка и упущу, но утешимся тем, что здесь это просто частное высказывание, а также и тем, что все эти высказывания разной степени частности друг друга дополняют.)

(У некоторых книг уже 2019 год издания, но поскольку они – читательское событие 2018-го, то упомянуть их здесь будет вполне уместно, - а рефлексию о них устроим в следующем году. – Так что это зарубки для будущих рефлексий.)

(Порядок упоминания – не по приоритетности / важности, но по алфавиту.)

Проза года:

Игорь Вишневецкий. Неизбирательное сродство. – М.: Издательство «Э», 2018;
( Read more... )

в их коренной части. То есть о текстах.



Сначала о чужих – и «символически присвоенных», то есть прочитанных, включая дважды «символически присвоенные» - это те, о которых написано. Вспомним важные, произведшие впечатление, оставшиеся внутри делать там внутреннюю , возможно, долгую работу, просто радовавшие и делавшие жизнь интенсивнее, глубже и счастливее книги ушедшего года.

(Написанное здесь, наверно, не во всём совпадёт с тем, что уже вышло в «Дружбе народов» (№1 / 2018) и ещё выйдет в «Лиterraтуре», но это не страшно, пусть это будут взаимодополняющие списки, если вдруг я в каком-то из них что-то забыла. Интересно же писать то, что вспоминается во время письма, не сверяясь с прежними списками.)

Проза

(1) Василий Голованов. На берегу неба: Повести и рассказы. — М.: Новое литературное обозрение, 2017 (о ней: http://magazines.russ.ru/druzhba/2017/9/tihij-shoroh-vremeni.html)

(2) Станислав Снытко. Белая кисть: Тексты 2014-2015 / Предисловие А. Левкина. – СПб.: Скифия-принт, МКР, 2017;

(3) Мария Степанова Памяти памяти: Романс. - М.: Новое издательство, 2017. (о ней потихоньку пишу)

(4) Алла Горбунова. Вещи и ущи. – СПб.: Лимбус-пресс, 2017 (пишу)

(5) Лена Элтанг. Царь велел тебя повесить: роман. – М.: Corpus, 2018 [вопреки выходным данным, книга вышла в декабре 2017-го; над текстом о ней думаю]

Переводы:

(1) Келемен Микеш. Турецкие письма [Mikes Kelemen. Törökországi levelek] / Перевод с венгерского Ю.П. Гусева. – М.: Наука, 2017. – (Литературные памятники)

(2) Ласло Краснахоркаи. Сатанинское танго: роман / Перевод с венгерского Вячеслава Середы. – М.: Corpus, 2018 (опять же вопреки выходным данным, книга вышла в декабре 2017-го; текст о ней пишется]

(3) Татьяна Хофман. Севастопология / Пер. с нем. Т. Набатниковой. – СПб.: Алетейя, 2017 (вот думаю, надо бы написать что-нибудь)

Поэзия
( Read more... )

Вот уже и от года осталось два дня, как раз для заключительного выдоха, - но никак не могу остановить внутренний бег с препятствиями, всё хочется бежать и прыгать. В принципе, для внутреннего замедления есть одно надёжное средство – Большие Медленные книги, желательно не связанные с работой, то есть самоценные (но у меня все книги так и норовят связаться с работой, особенно те, что особенно напрашиваются на чтение на этих каникулах. – Ну ладно, пусть связываются, главное, чтобы замедляли, загущивали внутренние процессы. – А вообще-то лучше всего такие книги читаются в дальних поездах и электричках, и надо будет что-нибудь такое придумать. В качестве формообразующего условия качественного чтения!)

Из дел этого года осталось одно большое, и оно действительно большое, из четырёх текстов, - но когда я их сделаю – вот тогда можно будет заняться замедляющими практиками.

У кого горят со всех сторон, обжигая воздух, испепеляя совесть, дэдлайны, а он сидит себе, неспешно пишет книжные итоги 2017 года, - тот (как всякий, качественно и со вкусом - а главное, со смыслом! - запускающий дела) чувствует себя Властелином Времени.

Год выбирается из стадии новизны, освобождается от своей новизны, делается грубее, жёстче, определённее - надёжнее. Сейчас ещё тянутся серые промышленные окраины года – но он будет делаться более пригодным для жизни, «обитабельнее», по мере приближения к своему центру. Вполне надёжно в нём будет жить тогда, когда он перестанет быть новым: станет обыденностью, обносится, обомнётся и обтопчется. Оставаясь новым, он внушает тревогу (невнятную – экзистенциальную). Во всём новом есть что-то от травмы, что-то от сдирания шкур, раздирания покровов (надо ли говорить, что, приближаясь к концу жизни, чувствуешь это особенно? На самом деле, чувствовалось это и при выходе из детства, когда одна за другой рушились исходные очевидности – то, что в качестве таковых переживалось. Только тогда было много будущего впереди – большого, недифференцированного – и знание (физиологическое – кожей) об этом само по себе защищало – в условиях сильной нехватки других защитных механизмов, которые развились позже.

Сквозь первую – тяжелеющую, густеющую - половину января уже процарапывается весна.

Год – дом, построенный (человеком себе) из материала времени. Сейчас мы переселяемся. Состояние большого переезда. Таскаем мебель.

Состояние, психологически очень важное, человек имеет в нём потребность – перепрыгнув из года в год сразу, он лишается чего-то существенного.

Переход, в некотором смысле, самоценен – и подразумевает «расцепление» со старым, растождествление с ним. Это, конечно, должно быть медленным – чтобы быть эффективным и нетравматичным. Постепенным, с ощупыванием и освоением промежуточных ступеней, с обязательной стадией пребывания в состоянии никуда-не-принадлежности, когда «ни там, ни там».

(Ритуалы, конечно – хоть бы и персональные, лучше всего – персональные – механизмы такого перевода себя из состояния в состояние. Шлюзы.)

Ритуал гуляния по городу новогодней ночью – скорее, новогодним утром – это же воссоединение с Москвой, связь с которой (мнится), как и со всем остальным, мистически рвётся в момент перескока через разрыв между годами.

Работа первых дней года, вообще – это работа по восстановлению (разорванных в момент перехода) связей, по заживлению метафизической раны – и в себе, и в бытии.

(Предновогодняя эйфория – это наркоз, «веселящий газ», чтобы момент разрыва не был таким болезненным и страшным. [Немудрено, что многих так ломает в первые дни января: наркоз отходит.])

А гуляли мы в этот раз по Тверской – по одной из коренных, архетипичных дорог моей жизни, присутствовавших в ней определяющим образом ещё до рождения. Конечно, воображается, что это (первонастраивание года) должно обещать мне в 2013-м глубокие, архетипичные события. (Можно поставить смайл. А можно и не ставить.)

Тверская – это, конечно, одна из нитей, прочно сшивающих (мою, маленькую) жизнь из тех кусков, на которые та, легкомысленная, склонная к растерянности и хаотизации, так и норовит распасться.

Пусть это обещает мне в 2013-м единство и цельность жизни. И связь её с существенным, насущным и единственным.

Всё, 2012-й можно уже отпускать в вечность. Он – тяжёлая золотая монета – с трудом и неохотно выскальзывает из рук.
***
Раз уж зима и лето календарно и метеорологически противоположны друг другу - это ли не хороший повод для их различного смыслового устроения и использования? – и их самих, и, в частности, присущих им форм отпускного времяпрепровождения. – Лето – для набирания, в запас, чужого, зима – для воссоединения со своим, тщательного и внимательного проживания своей с ним связи. (О, подумалось: не так же ли распределяются «смысловые задания» между молодостью и старостью?)

Вообще, мне чем дальше, тем больше чувствуется, будто это набирание чужого в запас – суета, по крайней мере - в этом много компонентов суеты (пожалуй что – и решающе много). Хочется – в своё, вглубь (как-то кажется, что канал, соединяющий «своё» с «универсальным» - очень прямой).

В этом смысле усталость очень хороша и смыслоносна: она отвращает от суеты. Мягкими лапами она берёт нас за плечи, отворачивает от (суетного множественного) чужого и разворачивает в стороны (единственно насущного) своего.

***

Поставили мы ёлку: началось время перехода. – Человеку явно нужно чувство волшебства, таинственности, у него явно насущна потребность во вневременном – вот он и делает себе это всё из любого подручного материала (а из чего ещё его можно сделать? – подручное, неумышленное, честно-случайное надёжнее всего). Понятно, что смена календаря – только повод, удобный своей регулярностью, с одной стороны, и нечастотой - с другой (не приестся, не притупится восприятие – всего-то раз в год!).

Ёлка стоит, мерцает, случайная и вневременная, и знаешь, что дело не в ней, что она – как и смена календаря – только знак: неминуемо несовершенный, ничего как следует не отражающий, ни на что сам по себе не похожий, просто приспособленный к нашему восприятию – как от руки написанный указатель. Если нужно пережить прикосновение к (открывающимся в зазоре между двумя отрезками времени) основам Бытия – почему бы и не так?!


Посмотреть на Яндекс.Фотках