Письма никому

Ну и фиг-два, скромничать я не буду, в 54 не только можно, но уж и давно пора быть разнузданной.

Хочу увидеть – прожить как чувственный опыт - дальние-дальние страны и дальние-дальние города (особенно востока России, - да, Владивосток всегда в воображении моём, а до него ещё сколько всего: Чита, Улан-Удэ, Хабаровск, Биробиджан – давняя моя мечта, Благовещенск, а ещё Магадан, Сахалин, Курилы, Камчатка и Чукотка. А ещё Тыва, Хакасия, Алтай (в смысле, Республика Алтай). А ещё Якутск, а ещё Ханты-Мансийск и Сыктывкар – да, я объехала ещё не все угро-финские столицы, но мы работаем над этим. И да, список неполный (так, некоторые главные пункты). Не влезет в наступающий год – захватим запас в другие годы. Их я хочу очень много).

Ну в общем, дальних дорог – с жадным смакованием проживаемых.

Хочу много-много написать (чего? Ещё больше?.. Не лопнешь? – Неа!) и наконец уже написать что-нибудь существенное, а не распыляться на подёнщину.

И прочитать хочу много-много-много (а ещё запоминать прочитанное да, главное, какую книгу куда, прочитавши, поставила).

И да, любви и счастья. И радости жизни. И сочности её. Обязательно. Много.

Июль скатывается в последнюю предденьрожденскую декаду, наливается в ней золотистой сладостью, становится почти августом, немного даже сентябрём. Как компотная гуща на дне большой кастрюли в детстве (потом уже не были интересны и не практиковались ни компот из – хрустящее, пересыпающееся с тихим стуком слово - сухофруктов, ни гуща его; эта штука, да с белым хлебом – стойкий вкусовой маркер первых – огромных! - пятнадцати лет жизни) – сложно-радостная уже самим своим осенним цветом: прозрачно-коричневый разварившийся изюм, нежные дольки яблок с твердоватой шкуркой, дочерна густой скользко-липкий чернослив (скользко-липко, в ответ ему, и само его имя), сладко-рыжая расползшаяся курага (рогастое упрямое, упругое слово).

Ах, первофактура бытия.

Вот что-то такое делается с июлем, когда он наконец иссякает, когда он уже всем телом – незаинтересованным незаметно, чуткие заинтересованные только это и ловят - обещает осень. Оставшееся от него, концентрированное июльское бытие, сладость и спелость – можно и должно черпать ложкой.

На смену рыхло-рассыпчатой – не опереться, - сухо-воспалённо-красной цифре 53 идёт грубо-кирпичная, угловато-плотная 54 (блёкло-красный, блёкло-синий. Выцветшая вся, выгоревшая. Долго лежала цифирка на солнце жизни). Совсем чужая, внешняя, странная.

Господи, 54 – это же ответственность… не знаю даже какая, но ответственность – которой я, как водится, не соответствую.

Я не готова к этому возрасту.

Всякий раз тоска перед наступлением нового личного года – дней за десять уже начинает начинаться, время чем ближе, тем быстрее скатывается в его воронку, в последнюю неделю уже ухает вертикально вниз. Тоска ли, тревога ли, обе ли они вместе, неразличимые, неразлучные? – вдруг, вечно думаешь, будет теперь хуже прежнего, вдруг не будет получаться то, что получалось до сих пор? С нарастанием возраста, с увяданием и разрушением вероятность этого всё выше и неизбежнее. Понятно, что тем драгоценнее те участки существования, на которых хоть что-то ещё получается, но.

А ещё время перед днём рождения кажется предотъездным, чувствуется как предотъездное, со всей внутренней динамикой предотъездности, даже если никуда не едешь, – обещанием больших дорог, топтанием на пороге перед раскрытой дверью, через которую тебя уже охватывают громадные объёмы воздуха.

И позднеиюльская Москва пахнет морем.

( Read more... )

Ну я ещё наподвожу итогов, - тем более, что в мой ушедший год было счастливо-много хорошего и значительного. Подведение же итогов, совершенно подобное предновогоднему, не нужно низачем, кроме единственной, очень нужной и важной цели: чувства внутренней цельности и собранности (значение этого, следственно, - аутопластично). Мало что в жизни люблю я так, как чувство внутренней цельности и собранности, - в этом они соперничают разве что только с интенсивностью и осмысленностью, - и не смеют даже приблизиться к соперничеству с ценностью непревзойдённой: с гармонией (которая - с собой и с миром). Но до гармонии с собой и с миром мне примерно как до Луны, это скорее регулятивная идея, нежели что-то, хоть в какой-то мере для меня достижимое (разве очень отдельными, очень острыми моментами, и тогда они - счастье). Роль её, вообще-то совершенно человеку необходимой как актуальное переживание (иначе он распадётся, части его потеряют друг друга, одичают в потерянности), выполняют у меня, замещая недостижимую гармонию и в некотором роде пользуясь её правами, цельность и полнота жизни. - Вот ради первой из упомянутых, ради цельности и пригнанности частей внутреннего мира к другому, и займусь я в дни персонального адвента подведением итогов прожитого с конца июля прошлого до конца июля нынешнего года.

И вот последняя неделя до дня рождения. Теперь уже время покатится к этому дню стремительно – дни собьются в один жаркий, почти нерасторжимый комок. Время медленно всползает к середине месяца, чуть медлит на самой вершине, потом осторожно спускается – и после 23-го срывается, бросается очертя голову вниз. - Большой, резкий выдох июля.

Всё-таки конец июля – время особенное, и, как подумаешь, родиться в это время было не так уж глупо, хотя, из общей нелюбви к лету, мне это никогда особенно не нравилось. А ведь в эти именно дни мир снова обретает волшебство, совсем было им утраченное с загрубеванием весны и превращением её в прямолинейное лето, плоское даже в своей объёмности: в его воздухе уже разлито тонкое-тонкое обещание осени, которое к моему дню рождения становится явным совсем. Обещание сладости, спелости, прозрачности, честной грусти. Ничего лучше осени не придумано на свете.

С ней хорошо входить в новый возраст. Она всё понимает, она не подведёт.

( В закат )

Август – лучший из подарков на день рождения. Да ещё прохладный, с дышащим пространством. Уже ради одного этого стоило рождаться, честное слово! :-)

Освобождение от дня рождения (уже хотя бы простыми силами календаря, раз другими пока не очень получается) – это ещё и освобождение от неоправданных ожиданий – а они всегда, по определению, неоправданные и неоправдываемые, ибо ждётся-то всегда «необыкновенного» (традиция предписывает, которая прежде нас родилась, и поди-ка пренебреги), и от принудительности ритуалов – а они обладают принудительным воздействием даже на тех, кто их придумывает сам для себя. иначе какие же они ритуалы, иначе какой же в них смысл. Они для того и придумываются, чтобы достраивать нас «снаружи» и вести в заданном направлении, чтобы принуждать к форме.

А вот когда ритуалы отпадают – открывается пространство без берегов.

И надо ли повторять (надо, надо, надо!), что таким образом на день рожденья Мироздание (которое вообще-то завалило меня на сей раз подарками, я даже не ожидала – что было тем более ценно) подарило мне самую главную вещь: не свободу даже (её готовой-то не берут, а когда берут – она из рук валится), а – возможность свободы. Конструктор «сделай сам», собери из разрозненных и как будто, по видимости, не подходящих друг к другу элементов. Да по собственному проекту, который тут же и выдумай.

Кстати, и сам возраст, (как всё неудобное и огорчающее), сами эти 46 с неминуемо сопутствующими им стереотипами – прекрасная возможность свободы, прекрасный стимул (просто сам собой толкает, не хочешь, да постараешься!) для её выработки: для того, чтобы всмотреться в то, как можно опровергнуть вросшие в представление об этом возрасте стереотипы, как можно распорядиться его данностями и разместить в щелях между ними, вообще в щелях между обстоятельствами (они же никогда, никогда не примыкают друг к другу плотно!) собственную единственную, по личной мерке изготовленную свободу.