Письма никому

Боже избави меня от выражения драгоценной моей персоны, постыднее занятия и не придумаешь (в моём случае точно; вообще же случаи, что естественно), разнообразны. – Стянуться в точку наблюдения, чистого, острого: вот что в моём случае было бы самым честным и точным. Помимо собственных особенностей, конечно, не понаблюдаешь, но их стоило бы превратить в инструмент, который не для того создан, чтобы рассматривать самого себя, и тогда работает лучше всего, когда он невидим.

Есть у меня два, с детства неизменных, внутренних вопроса, с которыми по сей день и живу: "почему я - это только я" и "как другим удаётся быть другими". Если первый вопрос вкупе с его главной героинею с годами всё более теряет значение (так сказать, биографическое возрастание "я" состоит в его убывании), то второй зато не перестаёт быть жгуче-интересным и до сих пор не обрёл ни окончательного, ни вообще удовлетворительного ответа. И всё, чем я пытаюсь заниматься, что составляет предмет моего внимания, - в сущности, об этом.

«Я» - это совокупность ограничений. Животворящих, но тем не менее.

…вслушиваться в бытие. Терпеливо и внимательно. Не в себя, нет: мой роман с собою кончен. Как инструмент восприятия я себя, пожалуй, ещё интересую, ну, и как пример для рассмотрения удела человеческого. Роман же мой с бытием – думаю, не то чтобы никогда не закончится, это вряд ли, - но, предположительно, продлится до тех самых пор, пока задача отделения себя от бытия и исчезания не станет окончательно доминирующей.

Или – подумаешь, что это смерть так, готовя человека к себе, - задолго, загодя, чтобы не торопиться и сделать работу тщательно и качественно - постепенно отчуждает его от самого себя (милосердная – чтобы не так жаль было с собою и своим расставаться, когда придётся), накапливает себя микроскопическими дозами в его телесном и душевном составе, плавно, плавно – до критической массы. Может быть, это не только у неудачников – защищающихся самоотчуждением от мучительности собственных неудач, – но вообще у «всех» так? (Нет ничего бессодержательнее разговора обо «всех» - и тем не менее. «Все» ведь стареют, «все» ведь умирают, - наверное, что-то хоть сколько-нибудь похожее с ними происходит при этом? Если что-то людей и объединяет, так это антропологические константы [и как не быть им благодарными за их объединяющий потенциал, за наглядный материал для взаимопонимания?].

Когда-то, в первой половине жизни, думалось и чувствовалось, что всякая работа и всякое занятие вообще – это выработка и наращивание «я». (Потому-то и хотелось – в молодости особенно – впутываться во всякие занятия, предприятия, авантюры, испытывать всякие опыты – чтобы из всего этого высасывать материал для построения «я», чтобы оно было большим, весомым, устойчивым. – «Я», воображалось, - это такая жемчужина, которая намывается водами времени из всякого мимопротекающего песка вокруг исходной, «заготовочной» точки самосознания – и она-то и есть главный, а по существу и единственный продукт всякого процесса, а остальные продукты – [пренебрежимо-]побочные.) Теперь, во второй половине, хочется думать, наоборот, что всякая работа от этого «я» освобождает, развеивает его в пространстве, снимает его каждый раз с человека тоненькой-тоненькой стружечкой, пока до ядра не доберётся. (Так, соответственно, теперь и опыт-то, подумаешь, не нужен? зачем опыт – с его наработкой материала для «я», если его уже и размещать негде?) А как только доберётся – рррраз! – и всё.

Может быть, культивировать и наращивать это самое «я» следует только затем, чтобы потом как следует (так и хочется сказать – с удовольствием) от него отказаться.

(Получается простой ответ на вопрос, «зачем» жить: вначале – затем, чтобы стать собой, потом – затем, чтобы собой быть перестать. [Впрочем, тут слишком уж бросается в глаза и непрояснённость собственного смысла этого самого «я» (если оно – не только мячик, который две половины жизни перебрасывают друг другу), и явная его – при таком выстраивании ситуации - инструментальность. То есть, непрояснённым остаётся и вопрос, для чего им вообще перебрасываться-то, для чего его, обречённое, отращивать.])

Но может быть и то, что у тех, у кого хорошо (осмысленно, плодотворно, красиво, гармонично…) получается быть собой, всё совсем – или хоть в какой-то степени - иначе.

Поздно хотеть быть похожей на кого-то ещё (до сих пор ведь раздирает это желание: выселиться из себя, угловатой и нескладной, тёмной и тесной, - вселиться в более совершенные / интенсивные / осмысленные / ясные / гармоничные / подставь что угодно под настроение - формы существования. Времени («экзистенциального») остаётся только на то, чтобы быть самой собой. Чтобы изжить эту самое себя до дыр, в дым, до крайних-крайних последствий.

Да и то не очень много.