
А всё-таки интереснее всего, сильнее всего волнует книга непрочитанная, даже ещё не открытая: её можно домысливать, разращивать внутренне во все потребные воображению стороны; не будучи узнанной, она скрывает в себе и обещает какие угодно перспективы: всю полноту ещё-не-сбывшегося.
(в какой-то мере, о ужас, - куда интенсивнее работает на наши личные смыслы, чем когда читается. – Чтение, разведывание книги – это, понятно, освоение нового, но ведь и отсекновение возможностей, сужение их до одной тропы – хоть бы и очень широкой.)
Будучи прочитанной, прожитой, книга опустошена (точнее, конечно, - мнится опустошённой), валяется позади линялой шкуркой. – В каком-то смысле она всегда разочаровывает, потому что никогда не совпадает с ожиданиями, даже когда превосходит их.
(Книги, которые с ними совпадают, особенно полностью, - в общем, очень мало чего стоят.)
Разумеется, точно то же самое относится к событиям жизни вообще – да и к жизни в целом.
(Хороши поэтому те книги / тексты / что угодно, что так и остаются непонятыми / недопрожитыми / недоосуществлёнными до конца – в понятости и осуществлённости которых всегда остаётся – причём в большом, я бы даже сказала – неудобном количестве - настойчивая, продуктивная нехватка.)
(Всё это нимало не противоречит той хорошо обжитой мысли, что, только став прошлым, события и предметы становятся по-настоящему сами собой, потому что, и не будучи обретены, и оказавшись утраченными, они в равной степени даны нам в интенсивнейшем из модусов: в воображении. Самое главное – чтобы они не были даны в этом схлопывающем все дистанции, упраздняющем все перспективы, осязаемом и плоском здесь-и-сейчас.)