Письма никому

Ну разумеется, Большая Работа развращает: уже самим своим наличием она как-бы позволяет не заниматься ничем, кроме неё одной (это совершенно неотделимо от её освобождающего действия. Громадные пространства бытия, от которых мы мним себя свободными благодаря ей, остаются тем самым невозделанными). Она (хороша и тем, что) позволяет малодушничать, прячась за её широкой спиной от множества мелких обязанностей. – Теперь, думала я, приходится их заново собирать, и я почти уверена (или просто: уверена), что забуду что-нибудь. (Большая Работа перефокусирует внимание, делая его дальнозорким, невосприимчивым к мелочам.)

(Потому-то и напрашивается, нарывается очередной раз человек на Большую Работу, даже понимая. что она ему не по силам, что он устал, что вообще так жить недьзя и т.п. – есть в Б.Р. нечто такое, что, даже при ясном осознании всего этого, заставляет на неё по добрейшей воле соглашаться.)

Конец Большой Работы невротизирует куда больше, чем её наличие. Пока она есть, она хотя бы держит на плаву. Когда она кончается, плыть приходится самой, - и немедленно начинаешь барахтаться и тонуть.

Забыть-то я, конечно, забуду.

Но, по счастью, на смену прежней сразу же приходит новая – не менее, а то и куда более требовательная и агрессивная – Большая Работа.