Письма никому

В невротическом многописании (в твоём случае, который тоже, наверно, для чего-то типичен) никогда не следует (занудно проповедовала она сама себе) ни видеть «самовыражения», ни ставить его себе целью. Есть случаи, - и этот случай полностью твой, дорогая, - когда стремление «самовыражаться» было бы непростительной, постыдной и смехотворной гордыней (поскольку признавало бы за твоей персоною ценность, которой она не имеет). То ли дело – рассмотреть эту самую себя, раз уж она всё время перед глазами, как частный случай человеческого и постараться понять, как, а то и почему именно так, этот частный случай устроен. Наряду с другими предметами анализа, не менее интересными, просто менее доступными. Задачка на понимание и моделирование – это конечно.

Да, ещё ощупывать слово. Испытывать его на крепость, гибкость и упругость. Отдельное, самодостаточное и самоценное гедонистическое действие. Вот ради этого да.

…надо создать в себе (направленную) внутреннюю интенсивность*. Достигнув определённой степени, она начнёт вытягивать на себе процесс писания – и пишущего – сама.

*Хорошо создаётся писанием предварительных, в т.ч. формально не связанных с темой необходимой работы, "разогревающих" текстов.

Свобода – это не когда тебя ничто не ограничивает (тем более, что всегда что-то да ограничивает) (а если вдруг ничто, то это уже пустота). Свобода – это умение (+ готовность; + воля к тому, чтобы) переработать ограничения в важных для тебя целях, превратить их в материал, или в инструмент, или и в то и в другое для изготовления того, что для тебя важно. Превратить их из решётки – в лестницу: если нельзя в стороны, то всегда можно в двух направлениях: вглубь и вверх.

Думая о том, что дома – свобода (а в поездках куда бы то ни было – зависимость от чужих условий), напомнила себе о той очевидности, что и поездки – свобода своего рода, пусть временная, какая разница – хотя бы от принятых на себя дома обязательств. То есть это разные виды свободы, у неё много видов (на наш век хватит! Надо бы, следовательно, стараться видеть: какой из видов свободы возможен в каждом данном случае). И о том, что, в конце концов, не стоило бы попадать в зависимость ни от одного из видов свободы, потому что в тот самый момент, как ты в эту зависимость попадёшь, он немедленно оборачивается видом закрепощения.

А неинтересным заниматься – вот зачем: чтобы сделать его интересным.

Как нелюбимые города нуждаются в любви и внимании гораздо больше залюбленных и захваленных, точно так же и неинтересные работы куда больше интересных и захватывающих нуждаются во внимании к ним: чтобы они могли прорастить в себе смысловые ростки – которые там тоже есть, просто уже потому, что мир из смыслового, смыслоносного материала создан, - только они сами о себе не знают. В них – та же материя бытия, что в интересном. Ими, окраинными, рутинными, стоит заниматься уже хотя бы из любви к материи бытия.

И никогда, никогда не забывай, что всякой работой – даже той, в которой заботишься не о себе, - собственно, ею-то как раз в первую очередь – создаёшь и себя тоже. Всякая работа пройдёт, а человек, её делающий – её инструмент и результат – сам у себя останется.