К сезонным смыслам

Июль скатывается в последнюю предденьрожденскую декаду, наливается в ней золотистой сладостью, становится почти августом, немного даже сентябрём. Как компотная гуща на дне большой кастрюли в детстве (потом уже не были интересны и не практиковались ни компот из – хрустящее, пересыпающееся с тихим стуком слово - сухофруктов, ни гуща его; эта штука, да с белым хлебом – стойкий вкусовой маркер первых – огромных! - пятнадцати лет жизни) – сложно-радостная уже самим своим осенним цветом: прозрачно-коричневый разварившийся изюм, нежные дольки яблок с твердоватой шкуркой, дочерна густой скользко-липкий чернослив (скользко-липко, в ответ ему, и само его имя), сладко-рыжая расползшаяся курага (рогастое упрямое, упругое слово).

Ах, первофактура бытия.

Вот что-то такое делается с июлем, когда он наконец иссякает, когда он уже всем телом – незаинтересованным незаметно, чуткие заинтересованные только это и ловят - обещает осень. Оставшееся от него, концентрированное июльское бытие, сладость и спелость – можно и должно черпать ложкой.

На смену рыхло-рассыпчатой – не опереться, - сухо-воспалённо-красной цифре 53 идёт грубо-кирпичная, угловато-плотная 54 (блёкло-красный, блёкло-синий. Выцветшая вся, выгоревшая. Долго лежала цифирка на солнце жизни). Совсем чужая, внешняя, странная.

Господи, 54 – это же ответственность… не знаю даже какая, но ответственность – которой я, как водится, не соответствую.

Я не готова к этому возрасту.

Всякий раз тоска перед наступлением нового личного года – дней за десять уже начинает начинаться, время чем ближе, тем быстрее скатывается в его воронку, в последнюю неделю уже ухает вертикально вниз. Тоска ли, тревога ли, обе ли они вместе, неразличимые, неразлучные? – вдруг, вечно думаешь, будет теперь хуже прежнего, вдруг не будет получаться то, что получалось до сих пор? С нарастанием возраста, с увяданием и разрушением вероятность этого всё выше и неизбежнее. Понятно, что тем драгоценнее те участки существования, на которых хоть что-то ещё получается, но.

О смыслах усилий

Жизнь так сильна и крупна, так требовательна в своей мощи и крупности, так раздирает – что за этим-то, потому-то и нужно «расплачиваться» за неё своими ничего не значащими усилиями: жизни, разумеется, всё равно, она и не заметит (и никто нас не заметит, и не надо замечать), но, по крайней мере, хоть так, хоть отчасти снимешь напряжение и тоску от того, что не можешь ей как следует, в сопоставимом масштабе ответить. Из терапевтических, саморегулирующих, так сказать, соображений. Просто принимать - пассивно и доверчиво, доверчиво и пассивно, довольствоваться одной своею благодарностью – не получается: слишком знаешь, что недостойна.