Письма никому

Почему-то хочется в Стамбул (он давно и жадно занимает моё воображение, этот город-корабль между цивилизациями) в январе – то есть, чтобы и зима, противостоящая жирной жаркости юга, и раннее-раннее, совсем спросонок, утро года – он мне в это именно время упорнее всего воображается. Чтобы непременно холодно было, чтобы металлически-серо, чтобы дождь, чтобы протяжный и распахнутый, полный морем воздух, чтобы ломко, ясно (в смысле отчётливости линий и внутренней раскрытости восприятия – яркого солнца совсем как раз не надо), остро – такая у этого желания-образа собственная эстетика. Не факт, что я когда-нибудь туда вообще попаду (деньги и время, время и деньги), - но и не страшно, можно и просто так повоображать: желания, в конце концов, - это самоценная культурная, смыслоорганизующая форма, имеющая смысл и помимо своих осуществлений, и независимо от них.

(А в Стамбуле, не без некоторой парадоксальности, - по чужим фотографиям, естественно, - мне воображается и что-то очень родственное Будапешту [в части Буды, в основном] – городу, вросшему когда-то под кожу и так и оставшемуся там, - из-за острой его значимости много-много лет боюсь туда соваться, - просто уже из-за уровня связанного с ним общего экзистенциального, так сказать, напряжения. - И ещё Стамбул в моём воображении почему-то сопрягается у меня с Венецией – в которой показалось вообще нежданно много азиатского, - такого хищного, болезненноватого азиатского цветения, не без трагизма и надрыва, уже вполне, конечно, европейских.)

Вообще, хочется насыщать глаз красотой и значительностью мира – пока хоть какая-то возможность есть, пока этот глаз вообще смотрит, - даже независимо от того, насколько я буду способна понять увиденное и насколько глубоко я в силах буду это усвоить. Думается: понимать и глубоко усваивать надо было в молодости, когда это имело шанс возыметь на жизнь, мировосприятие, мышление и т.п. серьёзное формирующее воздействие. Теперь поздно – но смотреть и впитывать, «интериоризировать» (ах, люблю это словечко. Ну как по-русски скажешь: «овнутрять», что-ли?) хочется всё равно – чистая физиология, душевная физиология (ага, есть и такая). Впускать в себя бытие, не слишком заботясь о том, какие оно произведёт в тебе формирующие последствия (вот освобождение, даруемое пониманием своей временности) – безответственно, так сказать. Даже не диалог с ним вести (это тоже в молодости хотелось: диалогизировать, наговаривать себя бытию в уши), а просто слушать его. Просто давая ему быть и себе быть с ним вместе, и удваивать, умножать тем самым маленький скоротечный факт собственного существования.

И вообще же‚ чем, опять же, больше живу, - тем больше мне нравится сам процесс жизни, прежде смысла его и уж подавно глубоко-глубоко прежде всех достигаемых и недостигаемых результатов.