Во хребтах

[yettergjart]

(книжных, каких же ещё)

Вообще-то, конечно, стоило бы (мне) так построить свою жизнь, чтобы чтение = заполнение и проработка себя текстами и мыслями тех, кто куда более меня достоин писать тексты и думать мысли (мой удел – мысли, скорее, чувствовать; но это я замечаю совсем уж на полях) занимало в ней основную часть времени, усилий и внимания, а писание – часть совсем небольшую. Да, меня ещё прежде потребности в гонорарах гложет и честолюбие (выговориться-самоутвердиться), и желание хоть как-то примазаться к существованию и судьбе книг и авторов, которые меня волнуют, и ещё пуще его – жажда иллюзии бессмертия и иллюзии порядка-из-хаоса (основные стимулы писания – именно эти иллюзии). Но мир текстов так огромен, так насыщен и осмыслен, что единственно достойная позиция по отношению к нему – внимательное, старатальное, смиренное, благодарное впускание его в себя. О критичности и проблематизации (так занимавших меня в начале жизни) мне что-то и не думается в этом контексте вообще, даже удивительно; приходится себе о них усилием напоминать, и напоминается что-то без всякого энтузиазма. Старость, конечно, не всегда и не обязательно смиреннее молодости, но в моём случае получилось именно так: моей старости хочется свернуться (как в гигантскую, многовтягивающую воронку) в совершенно младенческое какое-то внимание – как будто предстоит большой рост, и надо запасаться материалом. А для чего же ещё?..

Я совершенно не сомневаюсь, что лучший способ прочитать книгу – это написать о ней (и горько завидую тем, кто может действительно хорошо это делать). Но всё больше, всё упрямее кажется, что если (мне) и написать – то максимум в формате дневника, внутренней письменной речи. А полнее всего, точнее всего, объёмнее и вместительнее всего – молчать.