Повседневность и экстатика

Теперь-то думаю (вглядываясь в ходе неотменимой, насущной прокрастинации в фотографии давних сиюминутностей старой Москвы: толкотня на зябкой, дождливой Первой Мещанской в 1934-м, дверной звонок в Студенецком переулке 1927-го – «Прошу повернуть», продажа яиц на Тишинском рынке в 1956-м…), что вообще нет ничего интереснее, плодороднее, драгоценнее повседневной рутины, которая сама себя не замечает и исчезает стремительнее всего. Неамбициозная, она чувствительна к тонкостям и оттенкам, как фотоплёнка к свету (да мало кто рассматривает; да в том, может быть, у неё и назначение – уклоняться от взглядов, ухватываться боковым зрением – чтобы тут же быть выроненной снова). Драгоценная именно в своей суетности и мелкости, она исчезает - оставляя множество мелких, неразличимых, повсеместных следов, мелких царапин, лёгких чешуек. Исчезает – образуя тучную почву, в которую всё падает, в которой всё накапливается, всё перепревает – и из которой всё возникает и растёт. Любая исключительность, любая экстатика рождается из этого материала, состоит из него – и падает в него обратно.

...выражения лиц 1964 года. Складки на одежде в 1912-м. Свет и тени 1983-го. Ветер 1987-го.