Сейчас и всегда

[yettergjart]

Самое драгоценное из детства (о котором не могу не думать-и-чувствовать. пересекая каждый божий очередной раз свой неисчерпаемый двор, слишком уж оно всё там) – так вот, самое драгоценное в нём – нет, не обилие времени впереди-и-вокруг (о котором, конечно, теперь так упорно думается, которого теперь так недостаёт), хотя оно там, разумеется, было – но о нём настолько не зналось, что делать, что можно смело считать, что его не было. Оно не было фактом реального чувства. (Детское время, насколько могу реконструировать, – это одновременно сейчас-и-всегда, и это всегда – в большей мере сейчас, чем когда-то ещё. И я бы ещё вспомнила ощутимое нарастание прошлого – вздрагивание в ответ пониманию: «этого больше не будет».) Скажи мне кто-нибудь в 1970-м (с этого года начинается моя связная, сплошная память, до тех пор - вспышками), что будет почти уже 2020 год, что я буду в одном тёплом декабре совершенно так же, как в том апреле, проходить вот так же мимо фонтана, мимо решётки детского сада, в арку между первым и вторым корпусом, не слишком (на самом-то деле, едва-едва) отличаясь от себя четырёх-пяти лет, - что бы я стала делать с этим странным знанием, смогла бы я с ним что-нибудь сделать? Это и сейчас скорее за пределами понимания, чем внутри этих пределов. – Самое же драгоценное в детстве (и, может быть, его хотелось бы иметь сейчас не меньше, чем обилия предстоящего времени) – чувство реальной волшебности мира, переполненности его возможностями – как грозовая туча дождём. Волшебности, во многих отношениях и чуть ли не на каждом шагу страшной и грозной, клубящейся темнотой по углам, но остро волнующей и таинственно обещающей – что? – да всё сразу. Замирание на пороге – того, что, таинственное и большое, было при этом как-то соразмерно мне, его заворожённому наблюдателю.

И ко времени – к непредставимому будущему – это обещание не имело никакого отношения. Оно было сейчас-и-всегда.