На самом деле

[yettergjart]

так жить, разумеется, нельзя. Это выжигает внутренние корни. Это просто такой способ задавливания разных внутренних и внешних неразрешимостей, чтобы не продохнуть (и тогда за каждый глоток вольного, сладкого воздуха становишься до унизительной дрожи благодарной сама себе, как собака, - и озираешься виновато в этой благодарности). Это заодно и компенсация – избыточная, как все качественно проживаемые компенсации – того, что во всю долгую юность, долгую молодость, долгую раннюю зрелость не было сделано ничего, кроме никому не нужных исписанных карманных блокнотов – и это жестоко уязвляло. Теперь эта чёртова работа, под которой и фундамента-то никакого нет (нехватка настоящего образования, попросту отсутствие его – непоправимо, в силу этого слишком многое невозможно, включая простое понимание того, что делают и говорят другие), работа, которая в общем-то ни уму ни сердцу по смыслу и качеству своих многообильных результатов, очень похожа на самоубийственное, противовольное обжорство долго голодавшего, тщится доказать – даже не мне, а тогдашней мне: мне восьмидесятых, девяностых, начала двухтысячных, которой давно уже нет, вместо неё совсем уже другой человек, - что я «чего-то стою». Да какая разница, чего ты стоишь, дорогая, это давно уже никому не интересно, а тебе самой в первую очередь. Не говоря уже о том, что не стоишь ты ничего, - но это не беда.

В конце концов, это тоже такой период жизни. Который тоже пройдёт.