Без подтекста

Пересматривая – грузя на фейсбук – сицилийские фотографии о долгой дороге из Катании в Палермо.

Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь способна буду быть в этих местах во плоти и проживать их как собственную обыденность, как совокупность собственных практических задач; что Катания и Палермо могут быть чем-то ещё, кроме жарких – до самодостаточности - имён, кроме жгучих фигур воображения. – Дорога – это всегда о разрыве шаблона, чем она дальше, тем разрывистее, тем с большим трудом – если вообще – сходятся края разорванного. Это всегда о том, что бесконечно превосходит тебя, маленького утлого человека с маленькими утлыми твоими привычками. Всегда о том, что миру – даже наиболее уютным, человекосообразно устроенным его участкам, нет до тебя дела. На Сицилии ведь много оказалось и таких мест, которые совершенно уютно-домашние, очень соотнесены с человеком, чутко прислушиваются к нему, с полуслова его понимают, видно – даже тебе, чужаку – что людям тут хорошо и понятно. Видно, как Сицилия умеет быть и личным домом, и глубокой, тёмной, сложной и страшной надличной памятью, и как всё это в ней сразу, одновременно, – и всё не о тебе. Те люди, сообразно которым это всё так тщательно устроено, - не ты.

Чужая лёгкость, чужая радость, чужие заботы. О, какой подробный, какой разнообразный опыт чужого. Голоса, которые окликают не тебя.

Чужое: чистый лист (на самом деле, тщательно заполненный, только ты этого не прочитываешь, для тебя это чернила-невидимки, ни буквы не видать), не покрытый твоими письменами – которые только и делают пространство по-настоящему читаемым. Текст без твоего подтекста.

Как счастливо, как крупно было всё это увидеть – совершенно непонятно зачем, низачем, чистая избыточность, чистый опыт щедрости неведомого тебе существования. Ни в какую функцию не встроишь – так оно огромно, что любой функции сопротивляется, не лезет ни в какие рамки. Раздвигает внутренние горизонты. Скорее, раздирает их.

И тут ничего не надо, только одно, огромное само по себе: распахни глаза да смотри.

(Копаясь в обилии фотографий)

На самом-то деле снимаю я – прежде всего прочего, в формах всего прочего, а может быть, и попросту единственно – время, чистое время, золотое время (не потому золотое, что очень уж оно прекрасно, - оно всякое, потому что живое, а – потому что светится). Воздух его и свет, тончайшую его плоть, разлитую во всём, пропитывающую всё. Ради возможности входить сколько угодно раз в его невходимую реку и хотя бы немножечко перевести его в статус неуничтожаемой вечности. Фотографии – маленькая, карманная, человекосоразмерная и человекоуправляемая вечность. Опыт удержания неудержимого. Повседневное, упрямое препирательство со смертью: врёшь, костлявая, не возьмёшь.