О неприсутствии

Ничего нет слаще домашней одинокой работы и мечтания о недоступном мире. Доступность мира, схлопывание дистанций снижает, упрощает, профанирует его.

Вообще, самое сладкое в событиях ли, в работе – приготовления к ним да воспоминания о них

(молодость да старость всякого дела, ранняя его весна и всё более поздняя осень. Внешняя его, по сути, оболочка. Самое крепкое. А зрелость-сердцевина – промелькнёт театрального капора пеной).

(В работе приготовительная стадия точно сладка, она даже терапевтична: снижает страх перед предстоящей работой, заговаривает зубы чувству неминуемого бессилия перед нею. Да, наверное, и детство с молодостью делают то же самое – очаровывая нас миром вопреки и параллельно всем страхам перед ним, делая мир не просто выносимым и приемлемым, но, пуще того, страстно желаемым). Но воспоминания, конечно, слаще, потому что случаются – созревают, разворачиваются – тогда, когда событие уже отпускает нас на волю.

Это сладко (и насыщено жизнью, сильной, сложнодифференцированной!) настолько, что впору поддаться соблазну думать – вот бы проживать события сразу в статусе и модусе воспоминания, минуя их «актуальную» (припирающую человека к стенке) стадию.

Ну, или проскакивать её поскорее, претерпевая, как неизбежное зло.

(Сколь же сладка, подумаешь, в таком случае старость, когда в статусе воспоминания оказывается вся жизнь.)

Даже оплакивание утраченного, осмелюсь признаться, - сладко. (Именно потому, что, будучи утрачено, оно ничего от нас не требует. Оставляет на свободе, свободе, свободе.)

И всё это, заметим, - сладости неприсутствия, неучастия, непринадлежности.

И некому молвить: из табора улицы тёмной…