Мне страшно понравилась Андорра, вернее, столица её, Андорра-ла-Велья, чьё богато инструментованное, переливчатое имя значит всего лишь «Старая Андорра», но ей даже это идёт: да, старая, да, мудрая, да, с большими запасами тщательно накопленного, терпеливо продуманного и прочувствованного бытия: тесная шкатулка с бытием – тёплым, интенсивным, заботливо устроенным, внимательно сберегаемым – и очень человекосоразмерным. Город-дом, город-комната, город-даже-шкаф, в точный размер телу и человеческим потребностям, в котором до всего, кажется, можно дотянуться, не сходя с места, разве чуть вытянувшись; город, не кричащий на тебя, не перекрикивающий тебя, а говорящий с тобой – не шёпотом, вполне в голос, это достаточно громкий город, - постоянной, торопливой, чуть сбивчивой речью (но горы по всем четырём сторонам, близкие горы, заглядывающие в каждую улицу, постоянно, ежеминутно напоминают о надчеловеческом, постоянно держат в поле надчеловеческого. Удивительный, кажущийся редкостным случай, когда человеческое и надчеловеческое – настолько близко, настолько в охвате одного взгляда). Горы держат Андорру-ла-Велью в ладонях – грубых, бережных, страшных.
Рифмуются ли так где ещё, чувствуют ли где ещё так друг друга – сливаясь почти в одно, сложно дифференцированное внутренне, слово - горы и город?
«Андорра-ла-Велья» - как звуки рожка в горном холодном воздухе: сочно вылепленные, крепкие, прозрачные. Трубное, сонорное имя. Имя, вскальзывающее в город, промывающее его насквозь. Выдувающее сор.
Жизнь под пристальным взглядом гор, надо думать, накладывает на здешнее самоощущение, на облик и дух городской жизни существенный отпечаток. Не то чтобы здесь «ничего лишнего», - нет, лишнего – суетного, мелкого, необязательного, живого – здесь как раз сколько угодно, но совершенно (кажется) нет надуманных красивостей (которыми, каюсь, барселонский Дали – не то чтобы прямо совсем оттолкнул, хотя можно сказать и так, - но вызвал сильное недоверие. Тут – всё по делу, - даже суета по делу. Тут ценят мелкое: в присутствии гор ничего другого и не остаётся. Перед их лицом можно быть только честным, сдержанным и поневоле-глубоким: тут не забабахаешь Саграду Фамилью, всю кипящую от стремления произвести впечатление, - перед горами стыдно станет).
Конечно, мне так и хочется сказать, что присутствие такого масштаба, каково присутствие Пиренеев (ах, горькое, горькое имя их, горькое и жгучее, скрученное в жгут) в Андорре, - должно напоминать о смерти. Смирять гордыню, загонять, забивать её вглубь. В глубокие штольни.
И это надо иметь силу выдержать. Горы её воспитывают. Терпеливо.
Конечно, всякий город говорит нам о нашем собственном, не имеющем к нему никакого отношения, через это только и читается, - на Андорру очень отозвались мои персональные архетипы. Господи, как она напомнила мне – как вернула в телесном переживании, в его интенсифицированных, сгущённых подробностях – городки северо-западной Чехии. Как она БЫЛА ими – всеми сразу: кратким, плотным, точным, преувеличенным – с подчёркиваниями, даже восклицательными знаками на полях – их конспектом. Для меня она была прямолинейным до прозрачности, чуть ли не до тавтологичности иносказанием Чехии, случившейся впервые со мной ещё в пластичную пору формирования архетипов, Чехии, которой я никогда не любила и не хотела чувствовать в каком бы то ни было своей – но архетипы на то и архетипы, чтобы проясняться, уточняться, укрепляться всей последующей жизнью. Теперь всё, что их хоть сколько-нибудь напоминает – для меня о начале жизни, о режуще-ранней, ранящей юности, о металлическом её воздухе. Резким разворотом возвращает меня туда.
…Чехия, «твоей земли и жимолости». Жёсткой. Скудной. Чужой.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png){kind=small}