К неитогам. Из парадоксов трудоголика

На самом деле, нет отдыха лучше, чем не спать по собственному произволу всю ночь, - просто уже потому, что снимает напряжение, как мало что.

Совершенно не верится и не чувствуется, что этот год кончается, что от него осталось три исчезающе-быстротечных дня: он был огромным – и мне его не хватило. Хочется жить его ещё. Это был год с большими внутренними ресурсами.

Чтобы подвесть его чисто формальные итоги (а это, в свою очередь, нужно для космизации хаотического), мне надо собраться и пересчитать, а для того загрузить в специально для того отведённый ЖЖ (который gertman; это – единственное место, где каждый можно при необходимосто быстро найти) те опубликованные тексты, которые я в разнузданном небрежении оставила неучтёнными. В конце концов это безответственно, потому что в отношении к собственным текстам, хоть бы и случайным, тоже необходима ответственность, и лучшая её форма – не дать им пропасть хотя бы для собственного пользования, не разбазаривать, не терять. Я как-то слишком много разбазариваю и теряю, обогреваю пространство – ресурсы, включая невосстановимые, сжигаются, а пространству всё холодно. – По меньшей мере день на эту систематизацию потребуется, и то она будет неполной, потому что некоторых из текстов, которые точно вышли, я просто не видела. Это как-то нехорошо и по отношению к текстам, и по отношению к миру – наследить в мире и даже не знать, куда на собственные следы оглянуться.

И вот ещё совсем чуть-чуть – написать шпаргалку на завтрашнее говорение перед некоторой аудиторией и сделать полосу в одну газету – и после этого можно будет заставить себя дня два не поработать. Причём это даже будет трудно. Внутренняя тревога не даст.

Конечно, трудоголизм – заместительная форма много чего, в конечном счёте – несвобода и, как таковая (как всякая зависимость и страсть, сужающая горизонт видения – как ни расширяйся, разбрасываясь на едва, если вообще, связанные между собою предметы внимания) – в конечном счёте, предательство своей человеческой сущности.

Конечно (для меня несомненно), что – по крайней мере в моём случае – жизнь надо отработать. Но – даже отвлекаясь от того, что всё это как-то плохо искупает грех существования (видимо, из-за невысокого своего качества, а ещё вернее – из-за того, что путь был выбран не тот, не искупается это всё на пути писания незначительных исчезающих текстов), - в том, чтобы столько работать – как во всякой истеричности и непомерности – есть что-то неприличное, постыдное. В этом есть разновидность гордыни, навязчивости, набивание себя миру во все карманы и дыры. Куда честнее и достойнее молчать и воздерживаться от действия – или ограничиваться самым необходимым, бьющим в точку. Во многоработании нет точности, а есть простая суетливая истерика, истерическая суета.

Она слепа – лишена ясности видения, а то и видения вообще – и, в конечном счёте, бесплодна, сколько бы мелких плодов ни наплодила.

Всё настоящее, мнится. – крупно и медленно. И уже в силу этого – точно.