Наблюдения классика о клонящих к суровой прозе годах таки нуждается в некоторой коррекции (впрочем, до моих нынешних лет автор наблюдения, как известно, не дожил :-)). Происходящее всё больше хочется выговаривать, хотя бы внутренне, в ритмическом виде, не исключая и рифмованного (как, впрочем, в том же самом виде хочется его по преимуществу в себя и вчитывать). Может быть, это оттого, что ритмическое, а тем паче рифмованное настырнее неритмического и нерифмованного претендует на роль и качество формулы – а происходящее, не удивлетворяясь сыпучей фактографией, всё больше хочется собирать в формулы (которые, в свою очередь, мнятся быть ближе к «общечеловеческому»). Вообще мнится мне (а вшивый всё о бане), что молодость – ранняя, первая, острая, – и старость – может быть, тоже (только?) ранняя, первая и острая, а может быть, и вообще – это возрасты поэтические по преимуществу, тяготеющие к ритмически-организованному и плотному способу мироизложения и мировосприятия. Может быть (пускаюсь в безответственные спекуляции) потому, что молодость таким образом пытается справиться со своим избытком, а старость таким же (по видимости?) образом живёт в режиме экономии средств, выговаривая и вычитывая только самое главное, не расточая себя и своего внимания по пустякам (ибо, как помню со студенческих лет случайно брошенное высказывание одного моего университетского преподавателя, стих – сообщение более весомое). Ей уже – в силу предвидимой ограниченности времени - надо успеть сказать самое главное.